«У вас все хорошо, а у вас плюсик»

Кристина Шапран — тележурналистка, которая год назад узнала о своем ВИЧ-положительном статусе. И сегодня она решилась рассказать об этом открыто.

Почему ты решила открыть свой статус? Было страшно?

Я всегда была очень позитивным человеком, но никогда не знала, что настолько. Пару лет назад для фэйсбука я придумала себе хэштег #стоднейсознакомплюс. Искала плюсики в любом, даже самом обычном дне.  Теперь этот хэштег имеет немного другое значение.

Почему я решила говорить открыто о ВИЧ?  Потому что стереотипы, существовавшие лет двадцать назад, надо ломать, начиная с себя. Сегодня ВИЧ — это не так страшно, как об этом говорят. А многие продолжают думать, что человек за несколько месяцев стопроцентно сгорает, как от рака какого-нибудь. У меня тоже был момент во время анализов, когда я надеялась, что это онкология, потому что тогда не ты облажался, а так получилось. А потом я подумала: «Долбанутая, что ли?». Иногда и грипп пострашнее будет, чем ВИЧ.

В самом начале у меня была мысль никогда никому не говорить. Кроме Валика. Когда я вышла из клиники, я думала, что сначала все перепроверю, и если да — мы с Валиком поговорим. Буквально через 5 минут после этого решения я уже ему звонила. А через недели две я начала рассказывать друзьям, потому что подумала: а с хера ли? Я поняла, что у меня нет ни одной причины, чтобы молчать, и есть очень много причин, чтобы говорить.

Как ты узнала о позитивном статусе?

Я работаю на медицинском проекте. Мы делали эксперимент про ВИЧ, и я вылезала из какой-то странной ангины, которая, по факту, была первым симптомом. Когда я поняла, что у меня увеличились пять лимфоузлов, пазл начал складываться. С одной стороны, я понимала, что все к этому идет. Я сдала анализы на все ЗППП, все было нормально. Даже хирургов на всякий случай прошла. Остался только один анализ, и я очень не хотела его делать: сразу море отмазок, времени нет. Прихожу к гинекологу, там же и делаю экспресс-тест. Медсестра говорит: «Да что вы переживаете, вы же в себе уверены». Я отвечаю: «Вообще-то, нет, именно поэтому я здесь». Спрашиваю, сколько еще ждать. Она подходит к столу, где лежит тест, говорит: «Да!» — и убегает. Потом подошла гинеколог, начала успокаивать, говорить, чтобы я не расстраивалась. Моя первая реакция: «Блять». Вторая: «Окей, я все об этом знаю. Я знаю, куда идти и что делать, не помру». Конечно, меня трясло, но дикого отчаяния не было.

Перепроверять результат в СПИД-центре пошла только недели через две, собиралась с духом. Искала море отговорок, но муж настоял. Мы, конечно, вместе пошли проверяться, чтобы точно знать, не заразился ли он. Это и стало толчком к приему терапии: я бы, может, еще потянула лямку, но так ты отвечаешь еще и за безопасность другого человека. Сдали: «У вас все хорошо, а у вас плюсик». Кстати, на на учет я стала в день смерти Меркьюри, можно годовщину отмечать.

Сразу начала принимать терапию? Не хотелось ее бросить?

Терапию  я должна была начать принимать в свой 30-й день рождения. Еще думала: отлично, отмечу с друзьями, выпью свои первые таблетки. Но я этого не сделала, потому что потом у меня были важные съемки, а побочка может вылезти любая. Да и решиться признаться себе, что ты теперь будешь всю жизнь принимать таблетки, тяжело. И в новогоднюю ночь Валик мне говорит: «Мы все переживем, у нас все получится, только, пожалуйста, купи лотерейный билет». Через четыре дня я пошла за терапией.  Веселая штука, должна я вам сказать. Меня до сих пор иногда подштыривает. Я с ней дружила, сражалась. Первые ночи из-за побочки и адаптации были вообще адовыми. Снится куча всего. Встаешь, потому что тебя сушит, идешь, и тебя шатает, потому башка кружится так, что мама не горюй. Часов до трех дня я даже встать не могла. Недели через две попустило, но я все равно чувствовала себя слабой. Самым страшным было, что я же работаю головой — а ты не можешь сконцентрироваться. Даже сформулировать мысль. Я сидела у друзей и ревела, что я овощ, что это никогда не закончится. Хоть головой понимаешь, что еще несколько недель — и все будет ок. А если нет? Но терапию бросить не думала. Смысл? Я отвечаю не только за себя, но и за другого человека.

Единственное, с чем мне грустно смириться — если я решусь на второго ребенка, я не смогу кормить грудью. Мне даже снился сон, где я родила ребенка, мне его дают на руки, он хочет есть — а мне нельзя. Я проснулась разбитой, полдня хотелось реветь, потому что это изменить нельзя. Грудное вскармливание — это так же сильно, как пуповина между мамой и ребенком. Это и про заботу, и про доверие, и про безопасность. Никакая бутылочка этого не заменит.

Ты знаешь, как ты заразилась?

Я заразилась, как и у 60% людей, через половой контакт. Я на 99% уверена, от кого. Когда я спросила, не хочет ли он ничего мне сказать, он начал съезжать. Сначала: «Это все выдумки, ты вообще в это веришь?». Потом в тот же день: «Я проверялся, у меня все хорошо». Потом: «Вообще, даже если бы я узнал, что у меня ВИЧ, я бы даже не расстроился: пол-Киева с этим живет, и у них все в порядке». Это все как-то не очень стыкуется одно с другим.

Кому ты сразу рассказала, кроме мужа? Как они реагировали?

Было много разговоров. Я удивилась, сколько людей даже не понимают необходимости проверяться. Из всех, кому я говорила о своем статусе, а их уже очень много, только один перестал со мной общаться. Но я целенаправленно ему сказала, потому что знала, что он перестанет. А мне очень этого хотелось, если честно. Больше всего боялась рассказать старшей сестре. Все, что она мне сказала: «Купи курточку потеплее, тебе же болеть нельзя». Вторая сестра вообще сказала: «21 век на дворе, кого этим удивишь». Она была в шоке, когда узнала, что не все шарят. Отец умер, с мамой не общаюсь много лет. А родителям Валика будет сложнее сказать, они люди старой закалки. Когда у Мирры возникнут вопросы, не думаю, что рассказать ей будет проблемой. Я приучаю своего ребенка, что не бывает хорошо или плохо. Плюс она дитя нашего проекта, видит разные истории. Я надеюсь, что у нее это сформирует толерантное отношение. Человек – это не болезнь. Тем более, у всех что-то есть.

Хотя, если честно, у меня все еще бывает, когда сидишь в СПИД-центре, и у тебя все хорошо, а рядом люди, которых уже срубили всякие гепатиты, они двигаются со скоростью 5 метров в час и дышат так, что в другом конце коридора слышно. И невольно просыпается страх: а что, если я ошибаюсь, и терапия не действует?

Честно говоря, я понимаю, откуда берутся ВИЧ-диссиденты: результаты анализов тебе оглашают, но ты их не видишь. Карточку на руки не выдают. Плюс нельзя исключать, что ВИЧ был создан искусственно и просто вышел из-под контроля. И когда все еще так смутно, невольно появляется чувство, что где-то меня наебывают, а где — непонятно.

Один знакомый парень, которому я нравилась, решил, что он не сможет не заморачиваться, что у меня ВИЧ, и мы решили не общаться. Спустя месяцев 8 он мне написал, что после общения со мной стал всегда на свидания брать тесты на ВИЧ и гепатиты. И он нашел одну девочку, которая оказалась позитивной. Она не знала. Он с ней пошел в СПИД-центр, поддержал. Она рассказала историю, похожую на мою. И он описал человека, спрашивая, не один ли и тот же человек нас заразил? Тогда я задалась сложным для себя вопросом, а что, если это он? У человека жена, ребенок. У меня тоже ребенок. Плюс человек может быть не очень безопасным. Что бы я делала? С одной стороны ты понимаешь, что таких, как я может быть еще очень много.  С другой стороны, тебе страшно за себя и свою семью. Потом выяснилось, что заразили нас точно разные люди. Но я все еще не смогла  ответить себе на этот вопрос.

Как поменалясь твоя жизнь после того, как ты узнала о статусе?

За этот год я пришла к выводу, что у меня есть я, мне с собой хорошо. Даже если я бывала такой, что хочется побиться головой об стенку. В итоге сделала себе татуху «You`re so fucking special». Даже если ты знаешь о ВИЧ — это травма. У меня до сих пор, когда я говорю об этом, трясутся руки, дрожит голос. Потому что ты все еще ругаешь себя, ты позволил себе облажаться. Но я ни о чем не жалею. Я много узнала не только о себе, а и о наших отношениях с Валиком. Ему было очень тяжело. Чтобы пережить все это, мне нужно было очень много говорить. А Валику наоборот. В какой-то момент между нами возникла пропасть. Был момент, когда я думала, что все. Но постепенно все налаживается.

Валентин, муж:

Когда Кристина позвонила, я охренел и очень разозлился, что мы это допустили. Эта злость была переменчивая. То на Кристину, то на себя, то на ситуацию. Я не хотел слушать Кристину, мне проще было уйти от разговора. Было тяжело. Сейчас я понимаю, что это была огромнейшая ошибка. Самое важное — это поддержка. Я считаю, что в такой ситуации нужно сразу идти к психотерапевту. Наступает момент, когда сам с собой говорить ты уже не можешь. Я этого не сделал, и мне было сложно. Со временем принимаешь. Когда сдавал тест впервые, поджилки тряслись. А теперь я их сдаю просто для галочки. Спокойно и уверенно, что я чист. Если честно, в нашей жизни ничего не поменялось. Разве что стало на один будильник больше на обоих наших телефонах — Кристинкина напоминалка, чтобы выпить таблетки. Потому что у нас далеко идущие планы на жизнь.